И он опять молчал, смотря куда-то в пустоту и повернувшись лицом к девушкам. А что он мог сказать, если у него правда нет имени? Если нечего сказать? Если нет точного ответа на их вопросы и нет смысла отвечать?..
Ну, вернее, на вопрос Зентаны он ответил, неопределенно пожав плечами.
И в тот же миг сам он, кажется, стал еще невзрачнее и мрачнее, чем был до того момента: угас маниакальный блеск в темно-серых глазах, пропала с бледных губ горькая усмешка. Каким-то коротким броском он избавился от обоих тесаков, что, сверкнув в фиолетовом ночном свете, с дрожью вонзились в стену рядом с окном. Действительно скучно, действительно уныло. Было даже лень шевелиться, но, вроде как, надо...
Чуть приоткрытая дверь легко качнулась от вбежавшего в комнату легкого порыва теплого ночного ветра, что тут же устремился к одиноко висящей в стороне гардины, которую в темноте было и не видно, зазвенел железными её кольцами, что наполнили комнату своим загадочным звоном.
Вот если бы не было сейчас здесь Мизейры и Зентаны, полтергейст наверняка бы пошел к себе на чердак и завалился спать. Но они тут, а значит, нужно что-то менять. К примеру, не затягивать с мытьем полов... О, ужаснейшая процедура.
Нашарив в темноте левой рукой дверную ручку (а вы думали, что в доме только одна комната, и та - на входе), он осторожно открыл дверь и, вопросительно дернув бровью, скользнул за неё, появившись буквально через пару секунд, но уже с меланхолично и неуверенно разгорающейся свечой, которую полтергейст по-простому поставил на пол. Ему, конечно, и без неё все видно, а вот у новых знакомых... Вряд ли. Не похоже.
