Итак... Отмечусь здесь и я. Проведённый мой опрос показал, что некоторые не читали бессмертное произведение Ярослава Гашека "Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны". Надеясь склонить этих людей к прочтению, выложу ка я тут кое что... Если понравится - продолжу...

Приступим...

…Особенно старший военный врач
Баутце.   Это   был   неумолимый   человек,  видевший  во  всем
жульнические попытки уклониться от военной службы -- от фронта,
от  пули  и  шрапнелей.  Известно  его  выражение:  "Das  ganze
tschechische  Volk  ist  eine  Simulantenbande"  / Весь чешский
народ--  банда  симулянтов  (нем.)/.  За  десять  недель  своей
деятельности  он  из  11 000 граждан выловил 10999 симулянтов и
поймал  бы  на  удочку  одиннадцатитысячного,  если  бы   этого
счастливца  не  хватил удар в тот самый момент, когда доктор на
него заорал: "Kehrt euch!"/ Кругом! (нем.)/.
     -- Уберите  этого  симулянта,--  приказал  Баутце,   когда
удостоверился, что тот умер…

…Как  и  во  всех  острогах и тюрьмах, в гарнизонной тюрьме
была своя часовня,-- излюбленное место развлечения  арестантов.
Не  оттого вовсе, что принудительное посещение тюремной часовни
приближало посетителей к богу или приобщало их к добродетели. О
такой глупости не могло быть  и  речи.  Просто  богослужение  и
проповедь  спасали от тюремной скуки. Дело заключалось вовсе не
в том, стал ты ближе к богу или нет, а  в  том,  что  возникала
надежда  найти  по  дороге  --  на  лестнице  или  во  дворе --
брошенный  окурок  сигареты  или  сигары.   Маленький   окурок,
валяющийся  в  плевательнице  или  где-нибудь в пыли, на земле,
совсем оттеснил бога в сторону. Этот маленький пахучий  предмет
одержал победу и над богом и над спасением души.
     Да   и,   кроме   того,  сама  проповедь  забавляла  всех.
Фельдкурат Отто Кац в общем был милейший человек. Его проповеди
были необыкновенно увлекательны, остроумны и вносили  оживление
в гарнизонную скуку. Он так занятно трепал языком о бесконечном
милосердии божьем, чтобы поддержать "падших духом" и нечестивых
арестантов,  так  смачно  ругался  с  кафедры, так самозабвенно
распевал у алтаря свое  "Ite,  missa  est"  /  Изыдите,  служба
окончена  {лат.)/.  Богослужение  он  вел  весьма  оригинальным
способом. Он изменял весь порядок святой  мессы,  а  когда  был
здорово  пьян,  изобретал  новые  молитвы,  новую  обедню, свой
собственный ритуал,-- словом, такое, чего до сих пор  никто  не
видывал…

…Оттуда конвоиров под руки вел уже Швейк.  Это  стоило  ему
большого  труда.  Ноги  у  них  все время подкашивались, солдат
беспрестанно тянуло еще куда-нибудь  зайти.  Маленький  толстяк
чуть  было не потерял пакет, предназначенный для фельдкурата, и
Швейку пришлось нести пакет самому. Всякий раз, когда навстречу
им попадался офицер или унтер, Швейк должен  был  предупреждать
своих  стражей. Сверхчеловеческими усилиями ему удалось наконец
дотащить их до Краловской площади, где  жил  фельдкурат.  Швейк
собственноручно  примкнул  к  винтовкам  штыки  и,  подталкивая
конвоиров под ребра, добился, чтобы они вели его, а не он их.
     Во втором этаже, где на дверях  висела  визитная  карточка
"Отто Кац -- фельдкурат", им вышел отворить какой-то солдат. Из
соседней комнаты доносились голоса, звон бутылок и бокалов.
     -- Wir...  rneldem...  gehorsam...  Herr... Feldkurat,-- с
трудом  выговорил  верзила,  отдавая  честь  солдату,--  ein...
Paket...  und  ein  Mann  gebracht / Честь имеем... доложить...
господин фельдкурат... доставить пакет с человеком (нем.)/.
     -- Влезайте,-- сказал солдат.-- Где это вы так нализались?
Господин фельдкурат тоже...-- И солдат сплюнул.
     Солдат  ушел  с  пакетом.  Пришедшие  долго  ждали  его  в
передней,  пока  наконец  не  открылась  дверь  и в переднюю не
вошел, а как бомба влетел фельдкурат. Он был в одной жилетке  и
в руке держал сигару.
     -- Так вы уже здесь,-- сказал он, обращаясь к Швейку.-- А,
это вас привели. Э... нет ли у вас спичек?
     -- Никак нет, господин фельдкурат,-- ответил Швейк.
     -- А...  а  почему  у вас нет спичек? Каждый солдат должен
иметь  спички,  чтобы  закурить.  Солдат,  не  имеющий  спичек,
является... является... Ну?
     -- Осмелюсь  доложить,  является  без  спичек,-- подсказал
Швейк.
     -- Совершенно верно, является без спичек и не  может  дать
никому закурить. Это во-первых. А теперь, во-вторых. У вас ноги
не воняют, Швейк?
     -- Никак нет, не воняют.
     -- Так. Это во-вторых. А теперь, в-третьих. Водку пьете?
     -- Никак нет, водки не пью, только ром.
     -- Отлично! Вот посмотрите на этого солдата. Я одолжил его
на денек у поручика Фельдгубера, это его денщик. Он ни черта не
пьет,   такой   pp...тр...трезвенник,  а  потому  отправится  с
маршевой ротой. По...потому что такой человек мне не нужен. Это
не денщик, а корова. Та тоже пьет одну воду и мычит как бык.
     -- Ты т...т...резвенник!  --  обратился  он  к  солдату.--
Не...  не  стыдно  тебе!  Дурррак!  Достукаешься  -- получишь в
морду.
     Тут фельдкурат обратил свое внимание  на  солдат,  которые
привели  Швейка  и,  несмотря  на то что изо всех сил старались
стоять ровно, качались из стороны  в  сторону,  тщетно  пытаясь
опереться на свои ружья.
     -- Вы  п...пьяны!..-- сказал фельдкурат.-- Вы напились при
исполнении служебных обязанностей! За это я поса...садить  велю
вас!   Швейк,  отберите  у  них  ружья,  отведите  на  кухню  и
сторожите, пока не  придет  патруль.  Я  сейчас  п...позвоню  в
казармы.
     Итак,  слова Наполеона: "На войне ситуация меняется каждое
мгновение",-- нашли здесь свое полное  подтверждение  --  утром
конвоиры  вели  под  штыками  Швейка  и  боялись,  как бы он не
сбежал, а под вечер оказалось, что  Швейк  привел  их  к  месту
назначения   и   ему   пришлось  их  караулить.  Они  не  сразу
сообразили, как обернулось  дело,  но  когда,  сидя  на  кухне,
увидели в дверях Швейка с ружьем и примкнутым штыком, то поняли
все.
     -- Я бы чего-нибудь выпил,-- вздохнул маленький оптимист.
     Но  верзилу  опять  одолел приступ скептицизма. Он заявил,
что все это -- низкое предательство, и громко принялся обвинять
Швейка за то, что по его вине они попали в такое положение.  Он
укорял  его,  вспоминая,  как  Швейк  им обещал, что завтра его
повесят, а теперь выходит, что исповедь, как и  виселица,  одно
надувательство.
     Швейк молча расхаживал около двери.
     -- Ослы мы были! -- вопил верзила.
     Выслушав все обвинения, Швейк сказал:
     -- Теперь вы по крайней мере видите, что военная служба --
не фунт  изюма.  Я только исполняю свой долг. Влип я в это дело
случайно,  как  и  вы,  но  мне,  как  говорится,   "улыбнулась
фортуна".
     -- Я   бы   чего-нибудь  выпил!  --  в  отчаянии  повторял
оптимист.
     Верзила встал и, пошатываясь, подошел к двери.
     -- Пусти  нас   домой,--   сказал   он   Швейку,--   брось
дурачиться, голубчик!
     -- Отойди!  --  ответил  Швейк.--  Я должен вас караулить.
Отныне мы незнакомы.
     В дверях появился фельдкурат.
     -- Я... я никак не могу дозвониться в эти самые казармы. А
потому ступайте домой да по...помните у  меня,  что  на  службе
пьянствовать не...нельзя! Марш отсюда!
     К  чести господина фельдкурата будь сказано, что в казармы
он не звонил, так как телефона у него не было, а просто говорил
в настольную электрическую лампу…

… Деньги он получил всюду.
     Когда  он  с  честью  вернулся  из  экспедиции  и  показал
фельдкурату,  уже  умытому  и  одетому,  триста  крон,  тот был
поражен.
     -- Я взял  все  сразу,--  сказал  Швейк,--  чтобы  нам  не
пришлось завтра или послезавтра снова заботиться о деньгах. Все
сошло  довольно гладко, но капитана Шнабеля пришлось умолять на
коленях.  Такая  каналья!  Но  когда  я  ему  сказал,  что  нам
необходимо платить алименты...
     -- Алименты?! -- в ужасе переспросил фельдкурат.
     -- Ну   да,   алименты,   господин  фельдкурат,  отступные
девочкам. Вы же мне сказали,  чтобы  я  что-нибудь  выдумал,  а
ничего  другого  мне  в  голову  не  пришло. У нас один портной
платил алименты пяти девочкам сразу. Он был просто в отчаянии и
тоже часто одалживал  на  это  деньги.  И  представьте,  каждый
входил в его тяжелое положение. Они спрашивали, что за девочка,
а  я  сказал,  что  очень  хорошенькая,  ей нет еще пятнадцати.
Хотели узнать адрес.
     -- Недурно вы провели это дело! -- вздохнул  фельдкурат  и
зашагал  по  комнате.--  Какой позор! -- сказал он, хватаясь за
голову.-- А тут еще голова трещит!...