Запах ладана в этом остове церкви присутствовал разве что духовно, и то не факт. Здесь было холодно, гуляли сквозняки, впрочем, в готических церквях сквозняки – довольно обычное явление. Снега на полу в том месте, где соткался из воздуха Алекс, почти не было.
Алекс встал и осмотрелся. Должно быть, он был доволен увиденным, потому что на лице, словно высеченном из мрамора, мелькнуло подобие улыбки.
- Не кладбище, - сказал он тихо, чтобы эхо гулких сводов не подхватило произнесённых слов, - и не склеп, но сойдёт. В конце концов, покоиться рядом с какими-нибудь святыми мощами даже почётно. Бедный мой Штерн, ты никогда не узнаешь, что стало твоей могилой!
Пегасов, особенно огненных, не предают земле, а потому путь Алекса лежал не к фундаменту церкви. Он спокойно, словно делал это много раз, прошёл за алтарь. Огляделся. Вроде ничего примечательного, обстановка как и во всех церквях, разве что тронута временем и хаосом дикой природы, вступившей во владение культовым сооружением.
- То, что надо, - сказал метаморф сам себе, отыскав взглядом саркофаг с невесть чьей нетленной тушкой, - Просто как по заказу. Думаю, там свыше не сильно обидятся, если я оприходую эту реликвию. Либо Ты, Господь в своё время слишком щедро раздавал такую милость, как нетление останков, либо в упомянутое время находились личности, излишне сведущие в искусстве бальзамирования, во всяком случае, едва ли сии мощи принадлежат кому-то действительно святому. Так что я, с Твоего позволения, слегка понадругаюсь ради достойного упокоения более святой личности, ладно?
Оборотень взялся обеими руками за саркофаг и потянул его на себя. Человек едва ли справился бы с этим делом: ящик словно прирос к полу. Однако нечеловеческая сила Алекса заставила массивный саркофаг расстаться с местом, на котором он простоял, быть может, не одно столетье. Ящик со скрипом поехал по полу и успешно доехал до середины помещения. Эхо несколько раз отразилось от высокого свода и затихло. Алекс вздохнул.
Он поднял руки вверх, так, словно держал перед собой невидимую ткань. Через минуту или около того воображаемая ткань обрела материальность, форму и даже цвет – чёрный. Метаморф накинул ткань на саркофаг, потом снял с неё точную копию такого же отрезка материи и положил на пол.
Конечно, он мог бы прибегнуть к помощи телепортации, но не стал. Дошёл до того места, где оставил тело Штерна – на чуть припорошенном снегом полу храма. Закусив губу – может быть, чтобы легче было сдержать слёзы, навернувшиеся на глаза? – Алекс поднял тело пегаса, завёрнутое в чёрную материю, затвердевшую от засохшей крови. Странно: хотя мёртвое тело всегда будет тяжёлым, даже если оно не весит больше полутонны, Штерн казался метаморфу почти невесомым. Тело ещё не окоченело, даже не остыло – впрочем, это вполне понятно, если вспомнить, что при жизни внутри его полыхал огонь.
Алекс без труда донёс Штерна до саркофага и опустил на прикрытую чёрной материей крышку. Саркофаг был маловатым ложем для пегаса, пусть и не крупного, но оборотень легко справился с этой проблемой, с помощью пары заклинаний увеличив ящик раза в три.
«Магия в церкви...» подумал он, «Когда-то меня за такое сожгли на костре. Хорошо было: на площади собралось очень много народу, но стояла зима, мороз, все мёрзли, пялясь на это аутодафе, а мне одному было тепло».
Метаморф снял свой плащ с тела Штерна. В последний раз погладил пегую шкурку, ласково потрепал гриву. Алекс вновь ощутил на щеках влагу, но теперь уже не пытался сдержать чувств. Он был один, если не считать мёртвого Штерна, в этом храме, заброшенном и забытом, но сохранившем былое величие. Здесь можно было позволить себе эту маленькую слабость.
Прощаясь навсегда, Алекс коснулся кончиками пальцев черных ран, через которые отлетела к небу душа Штерна. На мгновение ему показалось, что пальцы наткнулись на что-то горячее, немного липкое. Судорожно вздохнув, оборотень склонился над телом. Нет... Действительно показалось. Минутная надежда обернулась бездной отчаянья, из которой Алексу только через пять минут и с большим трудом удалось выбраться.
Он встал, собрался с силами, поднял с пола чёрную ткань и накрыл ею Штерна. Сделать это было тяжело, руки не слушались. Исполнив этот последний долг, оборотень отступил на несколько шагов. Нужно было что-то сказать – перед лицом своей совести и так называемого Алексом «кого-то свыше», но не было ни слов, ни сил их произнести. Метаморф повернулся на каблуках и медленно пошёл прочь. Дело своё он сделал. Оставалось только завалить вход за алтарь, так, чтобы никто уже не мог пройти здесь после него.
Алекс дошёл до алтаря, когда что-то заставило его обернуться в последний раз.

Убедившись, что Штерн спит, Алекс удобно устроился у костра и подкинул весёлому пламени ещё дров. Дрова были сложены небольшой поленницей где-то в углу многократно осквернённого храма. Алекс, совершенствуя своё искусство материализации, извлёк из небытия и своё фантазии довольно много не очень нужных вещей. Костёр предназначался для Штерна – для себя Алекс, поклонник цивилизации, соорудил бы примус, однако он знал, что очнувшемуся Штерну будет приятно увидеть родную пляску огня на дереве.
Оборотень с некоторым сомнением посмотрел на пегаса.
«Что же мне с тобой делать, Штерн?».
Конечно, можно было бросить всё на произвол судьбы. Однако Алекс уже сделал это однажды, и вот результат – Штерн чудом остался жив. Значит, нужно вмешаться. Но как?
«Терпеть не могу эту Стрелу, - думал Алекс, играя подожжённой хворостиной, - Девчонка, глупая девчонка, не более того. Что в неё отыскал Штерн? Может быть, наивность, не уступающую его наивности? Что ж, этого у неё не отнять. И всё же не хочется превращать её обратно в единорога – ей-богу, образ девчонки куда больше к лицу этой маленькой шельме!
Если единороги у копытных аналогичны эльфам у гуманоидов – особенно при их шикарном делении на светлых, тёмных и подвиды – то мне начинает казаться, что Штерн наступает на те же грабли, что и я. Мне приходилось влюбиться в эльфийку – и чем кончилось? Счастье ещё, что я не стал делать из этого трагедию. Хотя нет, вру, стал, но мне это быстро надоело. А Штерн... Он способен так и умереть от безысходности, беспомощно любуясь из-за угла на счастливого Лютика. При этом Лютик будет искренне заверять его в том, что он его друг и готов ради него шарахнуться в огонь и воду, а сам одним фактом своего существования станет медленно убивать Штерна... Прекрасный сюжет для сентиментально-романтической книжки, хоть пиши с натуры и тащи в издательство, однако Штерна мне жаль. Я не хочу, чтобы его приканчивали вот таким изощрённым образом или вынуждали скончаться поскорее и своими силами. Да что там говорить – я вообще не хочу его смерти, как бы странно это ни звучало.
Значит, нужно что-то сделать. Вот только что? Поговорить с Лютиком по душам, возможно, ещё и «поговорить» в известном смысле слова – потому что Штерн никогда не вызовет его на поединок – и заставить отказаться от Стрелы? Это возможно, однако как заставить Стрелу отказаться от Лютика? Сила внушения, гипноза и мысли? Глупости всё это...  в известном смысле слова – потому что Штерн никогда не вызовет его на поединок – и заставить отказаться от Стрелы? Это возможно, однако как заставить Стрелу отказаться от Лютика? Сила внушения, гипноза и мысли? Глупости всё это... Не поможет.
Конечно, есть ещё неплохой вариант развития событий – пойти прямо сейчас, пока есть удобная возможность, и просто прикончить Стрелу, - Алекс невесело хихикнул, - Ага, удавить на ближайшем суку. Нет, так дело не пойдёт –  в случаи с такими оплотами любви и верности со смертью объекта страсти сама страсть не умирает. Если кого и следует повесить на дереве – кстати, хорошо, что вспомнил! – так это Рокдаймэ. Он, безусловно, заслужил казнь через повешенье. У меня большой опыт, так что я готов поручиться, что его плохо отодранная в своё время родителями шейка переломится сразу. Надо будет заняться им при случае. Но сейчас прежде всего – Штерн».
Алекс потеребил пегую чёлку Штерна. Тот что-то невнятно профыркал во сне. Метаморф вздохнул.
«Жалко дурака, пропадёт ведь. Надо же было ухитриться – полюбить эту проклятую Стрелу словно мальчишка!».
Слово «мальчишка» повернуло мысли Алекса в другое русло. Он с усмешкой поглядел на Штерна.
«А что, если вернуть Стреле каким-нибудь макаром облик единорога и закрыть их вместе? О, и напоить обоих! Годик я Штерна ещё могу подержать в узде... Если Стрела после этого не переведёт в его отношении стрелки с дружбы на любовь, то она едва ли куда-то денется после рождения маленького такого пегасика с перепончатыми крыльями. В крайнем случае, это может подействовать на Штерна. Думаю, получив сына – в крайнем случае, дочь – на которого можно обрушить шквал любви, адресованный его матери, он едва ли станет терзаться и пытаться завершить жизнь самоубийством. Правда, Лютик может самоотверженно взяться воспитывать чужого ребёнка, однако на Лютика не трудно повлиять в этом отношении».
Алекс сделал передышку в размышлениях и попытался вытащить из какой-нибудь параллельной реальности глинтвейн. Параллельная реальность великодушно поделилась глинтвейном, и метаморф сразу понял, почему – глинтвейн безнадёжно остыл. Он хмыкнул, разогрел напиток над костром и мстительно отправил в параллельную реальность пустую кружку, перелив в себя её содержимое.
«Кажется, мне удалось набрести на какое-то подобие плана. Надо сказать, что это всё же гораздо лучше, чем ничего. Конечно, осуществить такую задумку трудно, но, как порядочный вершитель судеб, я попытаюсь. Штерн... Бедный, наивный Штерн! На что я периодически иду ради целости твоей шкурки? Правда, тебя трудно назвать неблагодарным, но, чёрт возьми! Угораздило же тебя влюбиться, словно годовалый жеребёнок!».
Штерн не знал об этих мыслях – он спал. Но даже если бы он бодрствовал, едва ли он мог бы прочитать мысли оборотня, который вовсе не собирался делиться с ним этими мыслями.